Строгого определения термина «ядерный взрыв» не существует, и всегда можно говорить, что если делящийся материал, например, не находится под действием сил, препятствующих его расширению, то это не взрыв. Но и это не совсем верно, так как в любом случае расширению препятствуют хотя бы силы инерции. Держать в руках твэлы было исключительно важно, так как это прямо указывало на вину «ученых», захвативших власть в советской науке в шестидесятые-семидесятые годы и готовых ради лизоблюдства и карьеры на любые преступления. В данном случае было преступлением выпустить в серийное производство реактор, способный взорваться на быстрых нейтронах. Это, кстати, запрещали даже официальные правила, существовавшие в те времена. Однако амбиции престарелых конструкторов атомной бомбы и графитовых реакторов взяли верх, и реактор РБМК был запущен в массовое производство. Предвестники Чернобыльской аварии наблюдались не единожды, и у тех экспертов, что были несколько образованнее общей массы, возникали сильнейшие сомнения в безопасности этого «национального советского реактора». Им, однако, своевременно затыкали рты, и, в конце концов, то, что неминуемо должно было случиться, случилось
В мае-августе 1986 года я безвылазно находился на Чернобыльской АЭС. Официально я отвечал за разработку методов дезактивации станции и проведение работ. Мне неоднократно приходилось участвовать в «мозговых штурмах» с целью определить какую-то разумную стратегию действий. Так вот, абстрактно рассуждая, самой разумной стратегией было бы вывести те сорок тысяч человек, которые каждый день получали свою дозу в зоне и тратили громадное количество всевозможных ресурсов, а также прекратить все те невероятные по размаху и стоимости работы, которые велись для Чернобыля по всей стране. Следовало огородить территорию забором, удалить ядерное топливо из уцелевших реакторов и законсервировать станцию в ее тогдашнем состоянии на долгие годы. Необходимости сооружать саркофаг не было, выброс радиоактивности из четвертого блока был ниже того, который допускался правилами для работающего реактора и никакой опасности ни для кого останки реактора не представляли. Это было ясно любому разумному человеку, но настоять на такой стратегии было абсолютно нереально. Реальные правители, находившиеся у власти, были одержимы идеей восстановления работы трех уцелевших реакторов, и не было такой силы, которая заставила бы их переменить эти дикие взгляды. Удалось только несколько снизить затраты на всю эту идиотскую затею с восстановлением Чернобыля, например, не без моего участия было остановлено строительство баснословно дорогой «стены в грунте» и «дренажной завесы».
В 1989 — 90 годах мне довелось готовить проекты по реконструкции саркофага и докладывать их на коллегии Минатома. В 1987 — 88 годах организация, которой я руководил, среди прочих забот по Чернобылю, выполняла отдельные работы в зоне «укрытия», как потом это стали называть. В 1986 году мне довелось лично обследовать то, что потом исчезло под крышей саркофага (см. документальную повесть «Чернобыль» Ю.Щербака, где он пытался описать и мои похождения).
Прошло двадцать лет, и о Саркофаге уже можно рассказать хотя бы часть правды, которая людям пишущим была неизвестна или непонятна, а людям осведомленным писать об этом по разным причинам не хотелось. По молчаливому сговору советского атомного начальства и МАГАТЭ чернобыльская авария была объявлена «паровым взрывом» с возможным последующим «взрывом водорода». На самом деле никаких двух взрывов не было. Был атомный взрыв с эквивалентом от нескольких тонн до десятка тонн тротила, который разворотил реакторное помещение и подбросил крышку реактора весом в две тысячи тонн метров на двадцать вверх. Крышка перевернулась и упала ребром на кромку корпуса реактора. Это падение перепуганные люди и приняли за второй взрыв. Два человека погибло под обломками и еще тридцать стали жертвами мощнейшей «тихой» паники, которая охватила почти весь персонал, помешав правильно оценить происшедшее. Особенно жаль пожарных, которым, в обстановке этой паники никто не рассказал, что случилось. Пожар легко можно было бы потушить без жертв среди пожарных.
Теперь относительно грунтовых вод. Это очень интересный вопрос, потому, что при Чернобыльской аварии на землю попало гораздо больше радионуклидов, чем это произошло бы даже при ядерном взрыве очень большой мощности. Коротко я могу ответить так: оказалось, во первых, что частицы, содержащие радионуклиды, не растворяются в воде, а во-вторых, что способность песка и глины к очищению грунтовых вод от радиоактивности очень высока. Я пять лет пил воду из скважин, расположенных неподалеку (в полутора километрах) от эпицентра взрыва и могу засвидетельствовать, что радиоактивность в эту воду не проникла. Очень много шума вокруг проблемы загрязнения подземных вод было поднято непрофессионалами из числа атомщиков, слабо разбиравшихся в проблемах очистки воды. Свою роль сыграл и абсолютно безграмотный министр мелиорации и водного хозяйства Момад-задэ. Это привело к расходованию чудовищных средств на совершенно ненужные мероприятия на первой стадии ликвидации последствий аварии.
Рецидивы этой глупости встречаются и теперь, в разговорах о том, как радиация через грунтовые воды отравит чуть ли не всю Украину. Особо опасливым господам я советовал бы запомнить, что скорость потока грунтовых вод в песчаных породах составляет около одного метра в год, и распад основных радионуклидов идет быстрее, чем их продвижение в грунте.
Практически все топливо, масса которого составляла около двухсот тонн, было выброшено из реактора. Небольшая часть топлива, которое непосредственно участвовало во взрыве, мгновенно испарилось и ушло в атмосферу, остальное топливо в виде фрагментов топливных элементов и сборок было разбросано вокруг реактора, главным образом в сторону обвалившейся северной стены, но и на южной стороне вне здания реактора кое-где валялись топливные сборки, а одна даже повисла на проводах ЛЭП. Какое-то количество, не более нескольких десятков тонн, упало обратно в реактор и стало плавиться от собственного тепловыделения. Дело в том, что и без цепной реакции отработавшее ядерное топливо в течение нескольких недель выделяет достаточно тепла, чтобы расплавить и себя, и окружающие конструкции. Это топливо проплавило отверстие в искореженном взрывом основании реактора и протекло в смеси с расплавленным бетоном и песком под реактор, в так называемый бассейн-барбатер, где и застыло, превратившись в стабильный минерал, названный «чернобылитом» (он же — «слоновья нога», он же — ТСМ, топливосодержащие массы).
На этом чернобыльская авария закончилась. Чернобыльский реактор перешел в совершенно стабильное состояние.
После этого началась великая суета, объяснить суть которой можно только в книге, но не в коротком рассказе. Если бы в этот момент, двенадцатого мая 1986 года, хотя бы один умный человек получил власть над событиями, Чернобыльская АЭС было бы погребена под песчаным холмом и забыта на тысячи лет. Это потребовало бы минимальных затрат и минимального геройства.
Я как-то пошутил на правительственной комиссии, что для полной ликвидации аварии мне понадобился бы земснаряд и большая прищепка. Прищепкой я намеревался закрепить трубу земснаряда на трубе станции и качать песок, пока не получится холм высотой в сто пятьдесят метров (такова была высота этой красно-белой трубы, известной теперь всему миру; в 1988 году с похожей идеей выступал нынешний академик Н.Н.Мельников, уже имея в виду Саркофаг, но не был поддержан). Естественно, что никто в правительстве и сам шутить не любил, и другим не дозволял, и великая глупость началась. По настоянию Б.Е. Щербины, зам. премьера по энергетике, политбюро, состоявшее из сельских мудрецов, решило восстановить станцию. Сколько труда и здоровья людей было вбито в эту затею, даже мне трудно подсчитать, хотя многое прошло и через мои руки. Я уверен, однако, что на те деньги, что были и будут еще затрачены на это нелепое мероприятие, можно было бы построить не менее десяти таких станций, как Чернобыльская.
Были пущены три уцелевших блока, построен новый город для персонала, Славутич, проведена железная дорога от Славутича до станции. Предпринимались усилия для дезактивации Припяти и Зоны.
Нормальному человеку трудно было бы принимать деятельное участие в той комедии с криминальным уклонам, которая сегодня называется «укреплением и реконструкцией саркофага».
Пока в Чернобыле было опасно, то есть до ноября 1986 года, специалисты относились к своей деятельности здесь серьезно, если не считать простительных «стандартных отклонений» в сторону денег и славы да стабильного процента прохвостов, всегда присутствующих в «горячих точках». После 1987 года ситуация стала резко изменяться, и Чернобыль стал превращаться в «кормушку» с которой никто уже не хотел расставаться.
В 1991-92 годах русские специалисты, за редким исключением, покинули Чернобыль. Оставшимся было выгодно нагнетать обстановку вокруг Саркофага, чтобы попросту выжить, не оставшись без зарплаты — ситуация на Украине ухудшалась с каждым днем. Про Саркофаг и прежде-то ходили устрашающие легенды, но теперь их число увеличилось. То в Саркофаге появлялись нейтроны, которые извещали о скором взрыве, то шевелились стены, то радиоактивная пыль угрожала вырваться на волю и погубить все кругом — легенды сочинялись уже самими специалистами и сопровождались «доказательствами», вполне достаточными, чтобы напугать профанов. Здесь мне придется засвидетельствовать как специалисту — Саркофаг почти безопасен. Даже если он завтра развалится, что маловероятно, ничего страшного не произойдет. Я не хочу вдаваться в технические подробности, хочу только упомянуть, что провел в Чернобыле пять лет и знаю, о чем говорю. Сегодня суета вокруг Саркофага раздувается теми, кому это выгодно, а таких людей и организаций немало, как на Украине, так и во всем мире. Про нищих специалистов из объекта «Укрытие» я уже упоминал. Преувеличивать их роль в этой комедии не стоит, она ограничивается сочинением легенд. Найдите грамотному строителю спонсора, заинтересованного в подряде, и завтра специалист докажет, что Кельнский собор через две недели рухнет, завалив обломками окружающие дома и вокзал, а из обломков по вечерам будут вылетать нетопыри…
Да, но что же делать с Саркофагом? Следовало бы собрать дюжину специалистов, не обремененных необходимостью врать в угоду собственному начальству или своим же мелким интересам и определить, что из перечисленных ужасов хотя бы отдаленно напоминает правду. Полная ликвидация любой опасности со стороны Саркофага обойдется не дороже нескольких сот миллионов, что есть нескольких десятков процентов от планируемых сумм. Это я заявляю официально и готов нести ответственность за свои слова. И никаких вторых саркофагов. Кстати, чтобы читатель понял кое-какие тонкости в комедии под названием «Саркофаг», поясню, что больше половины всех радиоактивных отбросов в Чернобыле находятся не под крышей Саркофага.
Почему МАГАТЭ с готовностью подтвердило все выдумки советского атомного начальства относительно Чернобыля было мне не совсем ясно, пока не довелось ближе познакомиться с этим агентством. Действительно, если сказать правду про атомный взрыв в Чернобыле было невыгодно руководству атомной промышленности СССР, то почему этого не сделало МАГАТЭ? Дело здесь в структуре самого МАГАТЭ. Эта международная организация состоит исключительно из людей, принадлежащих к ядерной промышленности — коммерческой и военной. МАГАТЭ было организовано в свое время под влиянием США и СССР, чтобы каким-то образом предотвратить расползание военных ядерных технологий, к которым стремились все — от Южной Африки до Румынии. Предполагалось, что «мирные» ядерные технологии будут передаваться странам, отказавшимся от производства ядерного оружия. Секрет здесь в том, что отделить военный атом от мирного практически невозможно, и МАГАТЭ, передавая технологии, получало право контроля их применения. Сегодня стало ясно, что планы эти оказались мало действенными, и МАГАТЭ не смогло предотвратить создание атомного оружия Южной Африкой, Израилем, Индией и Пакистаном. Особое положение занимает в этом плане Япония, у которой ядерного оружия как бы нет, но которая может произвести из имеющегося у нее «мирного» плутония до тысячи ядерных бомб в очень короткий срок, если посчитает это нужным. Желание иметь ядерное оружие всегда проявляла ФРГ, но не столь явно, как Япония. Технологически, Германия также может начать производство ядерного оружия в любой момент. Это отступление важно для понимания положения МАГАТЭ в современном мире.
Чтобы понять, почему МАГАТЭ пошло на фальсификацию данных по Чернобыльской аварии, следует представить себе положение элиты мирового ядерного сообщества в 1986 году. Непоправимый удар по американской ядерной энергетике нанесла авария 1979 года на АЭС Три Майл Айленд, в ходе которой расплавилась активная зона американского реактора. Американская ядерная энергетика так и не смогла оправиться от этого удара, и в США с тех пор строительство новых атомных станций было практически прекращено. Это означало профессиональную катастрофу для специалистов в этой области и сильнейший удар по ее элите. Авария на ТМА совпала с резким сокращением производства ядерного оружия в США и скандалом по поводу технологии «звездных войн», научные основы которой оказались элементарной аферой. К 1986 году назрела такая обстановка, когда ранее могущественная американская ядерная элита оказалась вдруг не у дел и ее политическое влияние резко упало. Одновременно упал и престиж мировой ядерной элиты, ранее пользовавшейся значительным влиянием внутри своих стран.
Не надо забывать, что МАГАТЭ являлась как бы негласной штаб-квартирой этой элиты. Первые же сообщения о Чернобыльской аварии дали ясно понять, что если не попытаться каким-то образом дезинформировать публику, то скоро почти все большие начальники в мировой атомной промышленности окажутся на этот раз совершенно не у дел. Мгновенно сработал бюрократический рефлекс самозащиты. МАГАТЭ, не задумываясь, одобрило советскую шпаргалку, сочиненную для того, чтобы дезинформировать и собственную публику, и весь мир. Обвиненными в аварии оказались мало причастные к ее истинным причинам стрелочники, которые якобы нажимали не на те кнопки. Более того, они были осуждены и посажены в тюрьму, в то время как истинные виновники получали ордена за «героическую ликвидацию последствий» этой катастрофы. В этом плане в поступках МАГАТЭ явно содержится криминал, так как ее позиция способствовала осуждению невиновных. Начальник смены ЧАЭС Дятлов, отсидевший в тюрьме и умерший от последствий облучения, написал генеральному директору МАГАТЭ письмо, полное горького недоумения по поводу его поведения. Дятлов не мог, вернее, не успел догадаться, почему вдруг МАГАТЭ заняла столь странную позицию в Чернобыльском деле.
Чем же была страшна для мировой атомной элиты правда о Чернобыле? Правда заключалась в том, что появление реактора РБМК, в конструкцию которого была цинично встроена способность к «неконтролируемой цепной реакции», была закономерным итогом бесконтрольного царствования атомной элиты СССР, являвшегося частью мировой атомной элиты. Если бы среди «научных руководителей» реактора РБМК, обитавших в Курчатовском Институте, нашелся хотя бы один честный и знающий человек, этот реактор никогда не был бы построен.
Но почему это ублюдочное сооружение оказалось кому-то необходимым? Ответить на этот вопрос не так то просто. Причин здесь несколько, и преступное желание сохранить свое положение в атомной элите занимает не последнюю роль. Дело в том, что основные типы ядерных реакторов ведут свою родословную от двух прародителей. Это уран-графитовые «штабели», сооруженные в США и СССР в сороковые годы для производства оружейного плутония и более поздние реакторы для ядерных подводных лодок, имевшие прочный стальной корпус. Здесь следовало бы объяснить, чем одни отличаются от других, но на эту тему существуют целые горы литературы и сетевых ресурсов, так что я воздержусь от деталей. Бывалый человек сразу поймет, что среди атомной элиты образовались группы, заинтересованные в продвижении этих реакторов в энергетику. В силу исторических причин, в США энергетика использовала в основном типы реакторов, впервые разработанные для подводных лодок, так называемые «PWR», или водо-водяные реакторы под давлением. Естественно, что от лодочных реакторов энергетические отличались размерами и более дешевым топливом.
В Советском Союзе, в силу его большей технологической инерционности, было трудно организовать производство стальных корпусов для реакторов лодочного типа, названных ВВЭР (водо-водяной энергетический реактор), и поэтому поддержку получили разработчики «штабелей», которые можно было собрать из сравнительно небольших деталей. Где-то здесь кроется момент, когда начался процесс, приведший впоследствии к преступлению. Реакторы РБМК, эти гигантские штабели, требовали много экзотического циркония и целого леса труб, специальных технологий для сварки циркония с нержавеющей сталью, а также огромные количества бетона. Все это влетало в копеечку, и постепенно преимущество РБМК, как более простых в изготовлении, стало исчезать. Промышленность постепенно осваивала выпуск крупных корпусных реакторов и перед РБМК замаячила перспектива оказаться мертворожденным младенцем. Естественно, что и руководители, связанные с этим проектом, были бы вынуждены отойти на второй план. Поэтому решено было более глубоко использовать существенное преимущество «штабелей», их способность работать на уране сравнительно низкого обогащения. Дело в том, что обогащение урана — сложный и дорогой процесс (и слава богу, иначе Талибан уже давно имел бы атомную бомбу).
Здесь, вероятно, и начинаются события, которые более уместно назвать «составом преступления». Дело в том, что при низком обогащении ядерного топлива реактор РБМК приобретал свойство, когда при кипении охлаждающей воды в его каналах, реактивность довольно резко возрастала. Этот процесс можно было бы компенсировать внедрением в активную зону реактора замедляющих ядерную реакцию стержней из бора, но тогда следовало бы повысить обогащение. Это был своего рода порочный круг, и чтобы выйти из него, конструкторы решили всегда сохранять в реакторе какой-то «минимум» замедляющих стержней, чтобы не дать реактору взорваться. Это противоречило правилам безопасности, но атомный надзор того времени был частью атомного министерства, и все было спущено на тормозах. Более того люди, эксплуатирующие станцию, не были информированы о том, что снижение числа стержней может привести к взрыву. Действительно, будь такая информация включена в документацию, это было бы равносильно признанию в совершении преступления. Кроме того, «число стержней» было понятием отвлеченным, это число не соответствовало какому-то видимому явлению, человек не мог его посчитать. Подсчитывала этот показатель ЭВМ с задержкой , составляющей не менее десяти минут. Если кому-то это объяснение кажется сложным, то здесь я должен признать, что на самом деле все это было еще сложнее и запутаннее. Никаких «сверхчеловеков» в ядерной энергетике нет и не было, поэтому управление «штабелем» оказалось занятием рискованным. На Ленинградской, Чернобыльской и Смоленской станциях с реакторами РБМК в разное время случились аварии, каждая из которых при другом раскладе могла бы превратиться в Чернобыльскую.
После аварии первое, что сделали проектировщики, было увеличение степени обогащения урана в ядерном топливе для РБМК. Это ставит жирную точку в спорах о причинах аварии.
Очень большую роль, как ни странно, в судьбе атомной промышленности играл психологический момент. Казалось бы слова «реактор вышел из-под контроля» были где-то кем-то произнесены и особо не оспаривались. Человек, хотя бы бегло знакомый с ядерной физикой, понимает, что если цепная реакция вышла из под контроля, то имеет место неконтролируемая ядерная реакция, или, другими словами, взрыв. Среди ядерщиков существует масса эвфемизмов для этого события: «хлопок», «неконтролируемый разгон», «разгон на быстрых нейтронах». Дело в том, что даже двухсот тонн урана недостаточно, чтобы произвести взрыв, эквивалентный многим тысячам тонн тротила в условиях энергетического ядерного реактора. Для этого уран следует удерживать в геометрическом объеме, в котором началась неконтролируемая цепная реакция, пока не прореагирует достаточно значимое количество этого урана, скажем, несколько килограммов. Это происходит в бомбе, но реактор — это очень несовершенная бомба, попросту, очень непрочная. Поэтому взрыв, начавшись, довольно быстро прекращается, так как реактор оказывается полностью уничтоженным, как это случилось в Чернобыле. Но это взрыв, в случае с Чернобылем эквивалентный нескольким тоннам или десяткам тонн тротила. Действительно, взорвись в другом месте вагон взрывчатки, кто в здравом уме назвал бы это «хлопком» или еще как-нибудь? И так как взорвался не тротил, а уран, то это был ядерный взрыв. Именно этого не следовало знать широкой публике во всем мире.
Как-то я спросил одного из главных русских специалистов того времени по реакторам, почему в 1986 году все вели себя так, как будто никакого взрыва не случилось. «Кроме идиотов», отвечал он, «каждый понимал, что это был ядерный взрыв. Но нужно было быть опять-таки идиотом, чтобы говорить об этом вслух». Действительно, после 1986 года почти все государства перестали строить ядерные реакторы. Исключение составили только Румыния, Словакия и Чехия, самые бедные страны бывшего советского блока, надеявшиеся таким путем заработать немного твердой валюты, продавая электричество. Нетрудно догадаться, что узнай мир о ядерном взрыве, прекратилось бы не только строительство, но и эксплуатация значительной части атомных станций во всем мире. И никакие усилия доказать, что это, де, возможно только у русских, не помогли бы. Публика понимает, что нравы всех крупных корпораций одинаковы, будь это «СССР Лимитед» или «Вестингауз Лимитед».
Говорить о том, что международные организации были замешаны в махинациях, я бы не стал. Инстинктивные действия трудно назвать «махинациями». Когда овцы сбиваются в кучу, это не махинация, это инстинкт. Интеллект здесь задействован крайне скромно…
Атомную энергетику сегодня до какой-то степени спасает уверенность маленького человека в том, что эксперты знают все. Немногие понимают, что эксперты происходят исключительно из кругов, связанных с атомной промышленностью. Стать экспертом в атомных делах, не выходя из университета невозможно. Ядерная физика и другие чисто университетские науки составляют сегодня существенную, но далеко не определяющую часть экспертизы, связанной с безопасностью атомных станций. Поэтому независимую экспертизу по вопросам ядерной безопасности организовать абсолютно невозможно. Вся техническая информация, необходимая для такой экспертизы также сосредоточена в руках атомной промышленности, которая никому ее не показывает, ссылаясь на существование «коммерческих секретов».
Ни при каких обстоятельствах профессионал не сделает ничего такого, что может нанести существенный вред той отрасли, которая его кормит. Попробуйте сказать эксперту средней руки, что в Чернобыле произошел ядерный взрыв. Он мгновенно бросится засыпать Вас словами, очень напоминающими речитатив цыганки, уговаривающей даму согласиться, чтобы она ей погадала. Как и цыганка, эксперт уверен, что в его бормотании разобраться трудно, поэтому о возразить будет невозможно.
Мне могут возразить, что существуют контролирующие органы. Дело, однако, в том, что по большому счету, контролирующие органы состоят из тех же профессионалов, что и атомная промышленность и точно так же не заинтересованы в том, чтобы наносить ей существенный вред. После Три Майл Айленда в США стало трудно получить лицензию на новую атомную станцию, но сегодня идут интенсивные разговоры о том, что NRC (американский атомнадзор) следует «призвать к порядку». Такие же намерения и у русских атомщиков — они оправились от Чернобыля и снова хотят выдавать лицензии сами, как это было раньше. Впрочем, разница здесь небольшая. Регуляторы тоже не желают ликвидации атомных станций.
Но и на старуху, что называется, бывает проруха. Относительно Чернобыля в атомных кругах сразу же возникли вполне понятные противоречия — кто более виноват, те, кто проектировал станцию, или те, кто ее эксплуатировал. Этот спор не закончен и поныне и преимущество в нем до сих пор имели эксплуатационники.
В январе 1999 года один из сотрудников Курчатовского Института, Чечеров, дал что-то вроде интервью международному ядерному журналу NUCLEAR ENGINEERING INTERNATIONAL (Vol 44 No 534 January 1999 p.27). Это интервью содержит такой любопытный текст: “Он, (Чечеров) оспаривает определение взрыва, как «теплового». Он настаивает, что это был ядерный взрыв, но говорит, что неправильно было бы проводить аналогию с ядерной бомбой. Технически возможно взорвать даже отдельное атомное ядро, но никто не будет производить ядерные бомбы мощностью менее чем 1000 тонн в тротиловом эквиваленте. «В Чернобыле взорвалось много атомных ядер, но не так много, как в бомбе. Это было эквивалентно только 30-40 тоннам тротила, но физическая природа взрыва была ядерной» Он объясняет, что характеристики ядерного взрыва включают очень высокие температуры и давления, и именно это случилось в Чернобыле. «Судя по характеру обломков», объясняет он, «локальное давление достигало 2000-3000 атмосфер, а температуры достигали 6000-10000 тысяч градусов, при этом продукты взрыва в виде топливной пыли и паров распространялись на большое расстояние». Это приводит к другому клубку противоречий. Чечеров, который лично обследовал все помещения внутри четвертого блока, оспаривает официальное мнение, заключающееся в том, что большая часть топлива до сих пор находится внутри реакторного помещения «Мы нашли менее 10%, возможно только 4-6%», говорит он. «Внутри нет ничего, никакой активной зоны, только бетон».
Пусть теперь западным налогоплательщикам попробуют объяснить, зачем тратить миллиарды долларов на “помощь” Украине в сооружении второго саркофага, если и под первым почти ничего нет.
Почему вдруг проговорился Чечеров? В бесконечном споре с эксплуатационниками Чечеров, судя по всему, решил применить новую тактику. Он пытается изобразить дело так, что наличие ядерного взрыва как бы опровергает принятую ранее гипотезу, согласно которой контроль над реактивностью был потерян в результате опускания в активную зону контрольных стержней, что должно было остановить ядерную реакцию, но произвело, в силу неприемлемой конструкции реактора, обратный эффект. Я не стану здесь повторять ход его рассуждений, которые не кажутся мне убедительными. Скажу только, что чем бы не был вызван ядерный взрыв, сам этот факт подтверждает, что реактор был сконструирован неправильно. Добавлю от себя, что часто сложные научные выкладки опровергаются или подтверждаются очень незамысловатыми фактами. В случае с Чернобылем, ядерный, а не тепловой характер взрыва подтверждается тем, что почти все осколки топливных стержней были разорваны давлением изнутри. В топливных стержнях нет ничего, кроме топлива, поэтому взорваться могло только топливо, то есть уран. Для того, чтобы знать это, надо было видеть эти осколки вблизи. Людей, которые видели это и понимали, что же они видят, не так много, всего несколько человек. Я оказался одним из этих людей, и свидетельствую здесь об этом факте.
В рассуждениях ведомственных специалистов по введению людей в заблуждение есть и такой аргумент, как разрыв каналов от внутреннего давления, которое, де, нарастало в процессе аварии. Инженерам, однако, известно, что под действием внутреннего давления трубы рвутся вдоль, а не поперек. Поперек они рвутся только тогда, когда скорость деформации выше скорости распространения звука в материале трубы, другими словами, при взрыве. Ни одной трубы, разорванной вдоль, мне в Чернобыле увидеть не привелось.
Часто меня спрашивают, поддерживаю ли я антиядерные настроения. Мне такие настроения кажутся не более оправданными, чем антиэлектронные, или антипротонные. Природа существует независимо от нас, и, возможно, совершенно не прислушивается к нашему мнению. Все беды происходят от людей, вернее, от общественного устройства. Пока не будет найден баланс между стремлением отдельных групп к успеху и доминированию и безопасностью всех людей, Три Майл Айленды и Чернобыли будут повторяться. В основе всех, без исключения, техногенных катастроф лежат человеческие отношения и страсти.
Сегодня, через двадцать лет после аварии, все еще не восстановлена справедливость по отношению к персоналу станции. Приговор неправедного суда никто не отменял. Устроить новый процесс будет трудно — нет государства, в котором состоялся старый суд. Но общественный процесс необходим. Люди, которые понятия не имели, что в результате их действий или, напротив , бездействия, может произойти ядерный взрыв, не могут нести за него ответственность. Справедливость должна быть восстановлена.
Необходимо изменить и статус МАГАТЭ. Одна и та же организация не может, с одной стороны, пропагандировать ввод в действие новых атомных станций, а с другой – пытаться предотвратить распространение атомного оружия. Это откровенная шизофрения.
Пока от человеческого несовершенства просто взрывались котлы и падали мосты и самолеты, это не угрожало человечеству в целом. Атомные аварии показали, что ситуация может измениться. Если говорить объективно, никакая техногенная катастрофа, включая атомную войну, не приведет сегодня к полному исчезновению с планеты рода человеческого. Это, однако, только сегодня. Уже завтра все может измениться и новое «достижение науки и техники» превратится в ловушку, где погибнут все. Атомная энергетика расположилась как раз на пороге этой эпохи. Часто мои знакомые из атомной промышленности говорят о несправедливости ситуации, в которой оказались атомные станции. В конце концов, заявляют они, все атомные аварии убили неизмеримо меньше людей, чем, скажем, угольная энергетика. Все это верно, но суть не в этом. Как бы не совершенствовать атомную безопасность, это уже не поможет расцвету ядерной энергетики. Не поможет и широкая реклама этой безопасности и миллионы красочных буклетов с лебедями на фоне градирен. Корпорации постоянно пытаются повысить безопасность таким образом, чтобы это не влетело им в копеечку. Последнее изобретение в этой области – призыв к повышению “культуры безопасности”. Это предусматривает воспитание специалистов в таком направлении, чтобы они постоянно думали о том, как безопасность улучшить. Если отвлечься от красивых слов, то суть здесь в том, чтобы заставить людей больше работать за ту же зарплату, и не более того, а не вкладывать деньги в усовершенствование техники. Радетели “культуры безопасности” забывают о главном – конструкцию человека улучшить невозможно, изменять можно только конструкцию технических устройств.
Общественное устройство должно измениться настолько, чтобы каждый человек знал, что он защищен от эгоизма полукриминальных групп, способных на все ради собственного успеха. Пока Вестингауз может дать многомиллионную взятку филиппинскому диктатору, чтобы соорудить в его стране атомную станцию или подсунуть чехам такую систему автоматики для атомной станции Темелин, которая сбивается и аварийно выключает реактор еще на пяти процентах мощности, новые технологии будут представлять опасность для человечества. Пока Билл Гейтс будет способен обманывать сотни миллионов пользователей, пользуясь несовершенством американских законов и насильно подсовывая им свою гнилую продукцию, у людей не будет веры в прогресс. Чернобыль тоже говорит сам за себя. Как показала практика, сегодняшнее общественное устройство, будь оно «директивное», или «рыночное», не может защитить людей от неправильного использования новейших технологий. Рынок это спинной мозг современного мира, но нельзя думать спинным мозгом.
Неладно что-то в датском королевстве. Атомное ядро здесь не при чем. Нам следует оглянуться на самих себя.
Специалистам, которые потеряли связь с ядерным сообществом, но все еще пытаются что-то понять, я рекомендую, прежде чем высказывать свои мысли по поводу приведенных здесь соображений, прочитать ИСТОРИЮ ATOMHOЙ ЭHEPГETИKИ COBETCKOTO COЮ3A И POCCИИ, ВЫПУСК 4, Уроки аварии на Чернобыльской АЕС. Moсква ИздАТ 2002.
