Сообщение Вопрос » Пн фев 16, 2009 13:02
Николай Петраков: единственный способ борьбы с пузырями — жесткое антимонопольное регулирование
Журнал «Деньги» № 6(711) от 16.02.2009
Директор Института проблем рынка, академик Российской академии наук (РАН) Николай Петраков
Уже больше года в рубрике "Кризисное управление", где публикуются интервью с представителями власти и инвестиционно-банковского сообщества, мы наблюдали за развитием мирового экономического кризиса и его последствиями для России. Однако теперь, по нашему мнению, на первый план выходит вопрос не о том, что происходит, а что следует делать для выхода из нынешней ситуации. Первым свои рецепты в статье, написанной специально для "Денег", дает руководитель секции экономики отделения общественных наук Российской академии наук академик Николай Петраков.
Петраков Николай Яковлевич родился в 1937 году в Москве. Окончил экономический факультет МГУ в 1959 году. В 1971 году защитил докторскую диссертацию по проблемам ценообразования. В 1989 году избран академиком АН СССР. В 1990 году работал советником президента СССР по экономике. С 1991 года директор Института проблем рынка РАН.
Забытое старое
Широкое обсуждение антикризисных мероприятий сводится, как правило, к поиску оперативных способов "тушения" неприятных последствий, к которым привел мировой экономический кризис. "Пожар" действительно надо гасить. Однако антикризисная программа должна носить стратегический характер, определять экономическую политику на длительную перспективу. Антикризисная программа в принципе базируется на комплексе мер, предотвращающих повторение новых кризисных ситуаций. Надо лечить причины, а не следствия обвала экономики. В противном случае российская экономика будет хронически предрасположена к повторению разрушительных кризисов.
Вспомним 1998 год, августовский дефолт по государственному долгу с последующей девальвацией рубля и крушением банковской системы. Перед этим власти долгие годы искусственно держали курс доллара в пределах 6 рублей, позволяя резидентам, а затем и нерезидентам участвовать в финансовой пирамиде государственных краткосрочных облигаций (ГКО) и тем самым надувать пузыри сверхдоходов для коммерческих банков. Все это лопнуло в течение нескольких дней.
В 2008 году искусственная капитализация частных и государственных корпораций за счет спекулятивного вздутия мировых цен на энергоресурсы испарилась за одну неделю. России удалось избежать тотального дефолта, использовав изъятый из реальной экономики стабилизационный фонд для удержания на плаву системообразующих банков. Но золотовалютных резервов для стабилизации курса рубля явно не хватает.
Произошло все это потому, что после кризиса 1998 года, за исключением краткого периода пребывания у власти правительства Евгения Примакова — в конце 1998—начале 1999 года, осуществлялась почти такая же экономическая политика, как и до 1998 года. Это прежде всего ориентация на монопродуктовый экспортный сектор (нефть, газ), возрастание доли импорта в потребительском секторе, "укрепление" курса рубля (от 30 до 23 рублей за доллар) при инфляции на российском рынке, в три-четыре раза превышающей инфляцию в развитых западных странах.
Предполагаю, что нынешняя "пожарная команда", кое-как затушив вопиющие последствия кризиса, вернется через год-два к только что описанной политике и заложит очередную мину под российскую экономику. Поэтому следует поговорить о некоторых стратегических мероприятиях, устраняющих или серьезно смягчающих для России угрозу возникновения и развития экономических кризисов.
Опасные аналогии
Перед тем как переходить к конкретным предложениям, еще раз хотелось бы остановиться на схожих чертах кризисов 1998 и 2008 годов. Их общая черта — вздутие финансовых пузырей. В первом случае для поддержания пирамиды ГКО требовалось непрерывное повышение рентабельности инвестиций, что должно было обеспечить их новый приток. И в результате доходность ГКО и объемы выплат по ним росли до того момента, пока государство попросту не оказалось банкротом, объявив дефолт по госдолгу. При этом отправной точкой для построения системы ГКО стала идея отказа от финансирования дефицита федерального бюджета Центральным банком, поскольку считалось, что именно такое финансирование приводит к ослаблению рубля и инфляции.
В нынешнем веке ситуация иная. В течение нескольких лет мы снимали сливки с мирового роста цен на энергоносители. Потому что на самом деле ничего в реальной экономике не происходило, компании просто привлекали огромные средства под планируемый большой доход. А реальный рост производства того же "Газпрома", например, был в среднем в последнее время 1,3% за год, что несравнимо со стремительными темпами роста капитализации и объема долга компании.
Правда, девальвация, которая произошла и тогда, и сейчас, в последнем случае не подкреплялась дефолтом и крахом банковской системы. Поскольку в течение нескольких лет накапливался стабилизационный фонд, вброс этого стабфонда в системообразующие банки оставил их на плаву; если же вспомнить 1998 год, то многие крупнейшие банки тогда обанкротились.
Однако проблема в том, что стабфонд был создан довольно странным образом. Поскольку на самом деле бюджетные категории — это балансовые категории, то есть ни в одной стране мира никогда в истории бюджет не был с таким профицитом, как у нас в течение последних трех-четырех лет, когда он доходил до 3,8 трлн рублей.
На самом деле в бюджет государство должно собирать столько денег, сколько может потратить. Конечно, имеются некоторые отклонения, как, например, в Евросоюзе, но в пределах разумного. В иных случаях при подобном профиците государство просто обязано снижать сборы. Сейчас "Газпром" имеет долгов на $60 млрд, "Роснефть" — на $20 млрд, структуры Олега Дерипаски — на $16 млрд. Эти кредиты были взяты на Западе; возникает вопрос: почему эти кредиты не были взяты у российского государства, Центрального банка?
То есть у нас государство просто выводило из экономики деньги, а если бы они оставались в экономике, на них можно было бы давать дешевые кредиты. Конечно, можно здесь говорить о том, что это нелиберальные, нерыночные методы регулирования экономики. Но на самом деле именно создание стабфонда — это самое резкое, жесточайшее вмешательство государства в экономику. Если вы собираете больше денег, чем можете потратить, тем самым вы подрываете рыночную экономику. Ведь предприятия могли бы пустить эти средства на развитие производства. Но если вы берете с меня налогов в два-три раза больше, чем нужно на поддержание обороноспособности, здравоохранения и т. п., значит, вы подрываете мою конкурентоспособность. В итоге, когда пузырь лопнул, этих лишних денег не стало. А те, что остались, брошены на поддержание банков и госкорпораций, которые изначально могли бы брать их у государства.
Идея же о том, что такая политика вызовет инфляцию, неверна. Поскольку, если эти деньги, условно говоря, вы даете полупьяному водопроводчику, инфляция будет. Но если эти деньги пустить на строительство новых котельных, развитие энергосберегающих технологий, инфляции не будет, поскольку деньги идут на создание новых рабочих мест и нового продукта.
Недавно, выступая с докладом на форуме в Давосе, Владимир Путин говорил, что у нас слишком развит сырьевой сектор. Но восемь лет назад, когда он приходил к власти, сырьевая доля нашего экспорта была значительно ниже, чем сейчас. То есть все это время мы, наоборот, педалировали развитие сырьевого сектора вплоть до того, что даже тормозили интенсификацию машиностроения. И второе, самое важное: я не понимаю проводившейся все это время политики укрепления рубля. Что это за политика — 12-13% официальной инфляции, тогда как в США и Европе — 2-3%? То есть я за свои деньги в конце года могу купить на 12-13% меньше товаров, американец — на 2-3% меньше, а рубль еще и растет по отношению к доллару. Такая политика провоцирует ведение бизнеса здесь за рубли с последующей отправкой выручки в офшор или просто на приобретение товаров за рубежом. Государство фактически толкало частный сектор на вывод денег за рубеж. И в плане негативного влияния такой политики это полная аналогия с укреплением курса рубля перед кризисом 1998 года.
Наведение на цели
Теперь о том, что я считаю необходимым предпринять.
Начнем с главного в экономике — организации инвестиционного процесса. Сейчас есть много квалифицированных специалистов, которые указывают на приоритетные направления инвестиций — от нанотехнологий до авиа- и автостроения.
Выскажу свое мнение. Наше государство практически устранилось от прямого бюджетного финансирования конкретных проектов. В списке остались фундаментальная наука и некоторые закрытые проекты оборонного характера. Может быть, это и правильно. Тогда для прочего остается банковская система. Однако в этой системе есть некоторый сбой. Государство и население дают коммерческим банкам деньги, которые можно вложить в реальную экономику, а можно на них купить валюту и эмигрировать ее в западные финансовые структуры, а можно через залоговые аукционы на государственные деньги приватизировать, например, "Норильский никель" и другие объекты общенационального достояния.
И это естественное положение вещей. Известно, что коммерческим банкам нужна маржа — прибыль от денег, а не от товара. Поэтому они по экономической природе равнодушны к инвестициям в реальную экономику. Но ведь в каждой цивилизованной стране существуют банки долгосрочного инвестиционного развития. Они работают в ином, отличном от коммерческих банков кредитном режиме. Главное в нем — целевое кредитование. Такие кредиты направляются в инфраструктуру, создание гидростанций, реализацию космических проектов, решение проблем наследственности и смежные сферы здравоохранения и т. д.
Целевые кредиты нельзя использовать на валютных биржах и в спекуляциях акциями. Они выдаются и, главное, оплачиваются под конкретный проект. Заемщик не имеет живых денег. Он заказывает подрядчикам конкретные работы и материалы и отсылает их счета в банк долгосрочного развития. Если банк сочтет эти работы соответствующими инвестиционному проекту, он их оплатит. К сожалению, в России система целевого долгосрочного кредитования находится в зачаточном состоянии.
Хотя в других странах это нормальный рыночный инструмент, нормальное явление, особенно в кризисные времена. Так, в Великобритании после войны, например, имело место субсидирование процентных ставок по кредитам, направленным на увеличение производства продовольствия.
Монопольные игры
Перейдем теперь к другой, не менее важной проблеме. Миной замедленного действия, подготавливающей экономический кризис, является супердоходность определенных товаров или видов деятельности. Это прослеживается и на мировом, и на российском уровне. 20 января 2001 года — год вступления Буша-младшего в должность президента США — цена барреля нефти на мировом рынке составляла $22. Что могло произойти в нормальной, ориентированной на нефтяной экспорт экономике, если к июлю 2008 года эта цена выросла в шесть с половиной раз? Ответ: экономика деградировала в суперспекуляцию. От нефтяных цен все пошло по цепочке. И вот уже цена квадратного метра жилья в Москве превышает в три-четыре раза его себестоимость. Таковы последствия спекулятивной экономики. Конечно, все это рано или поздно, но лопнет.
Я считаю, что единственный способ борьбы с подобными пузырями — жесткое антимонопольное регулирование. Когда мы говорим о преимуществах рыночной системы, мы забываем, что как только некоторая область рынка становится монопольной — это уже не рынок. Я считаю, что если говорить о вмешательстве государства, то государство должно скрипя зубами стоять на защите конкурентного рынка. А у нас в огромном числе секторов есть один продавец. Какой это тогда рынок, это монополия. И искусственная она или естественная — вопрос уже не столь важный.
Поэтому для борьбы с нарастающими кризисными явлениями необходимо кардинально изменить характер функционирования антимонопольных структур. В настоящее время они в основном занимаются поиском фактов ценового сговора между отдельными предприятиями и компаниями. Однако опыт формирования не только естественных, но в первую очередь искусственных монополий показывает, что завышенная монопольная цена может возникать отнюдь не на базе соглашений между продавцами. Выдавливание конкурентов из регионов и отраслей зачастую происходит в форме "дружественного поглощения" и других мягких или жестких приемов рейдерства.
Главный же показатель монополизма — это получение сверхприбыли. Необходимо юридически закрепить понятие нормальной рентабельности, включающей в себя не столько бонусы топ-менеджерам, сколько расходы на инновации, повышение качества и снижение издержек выпускаемой продукции и услуг. Вся остальная сверхприбыль должна поступать в карман потребителей путем принудительного снижения цен под угрозой разорительных штрафов со стороны государства. В этом коренной смысл борьбы с монополизмом и нагнетанием кризисных явлений в экономике.
Правительство должно следить за уровнем цен. На каком основании тот же Юрий Лужков в три-четыре раза повышает цены на недвижимость? Да потому, что есть люди, живущие, скажем, в Ханты-Мансийске, у них, грубо говоря, "из ушей падают" нефтедоллары, они приезжают в Москву и покупают квартиры. Как только рухнули цены на нефть — и у Лужкова не получится брать $5-6 тыс. за метр.
Когда есть какой-то покупатель — резидент или нерезидент, то вы можете взвинчивать цены как хотите. Но это и есть монополизм. Потому что только если есть конкуренция, это действительно рынок.
Я всегда студентам привожу такой пример. Возьмите радиоэлектронику. Через два-три года сотовый телефон дешевеет в два-три раза, но зато появляются новые образцы, очень дорогие. Потому что собранные с потребителя деньги компании бросают на новые исследования. Идет процесс конкуренции, сопровождаемый обесценением старых товаров.
Но если мы возьмем нашу нефтянку, то увидим, что у нас уже есть дефицит 98-го бензина, скоро будем покупать его в Финляндии. Также возникла проблема с обеспечением керосином наших авиакомпаний. То есть нефтепереработка у нас никуда не движется. Нефтехимия тоже. Скажем, мы продаем Польше нефть, а получаем оттуда стиральные порошки. Конечно, где-то вообще нельзя обеспечить конкуренцию. Но тогда снижайте монопольную прибыль и держите низкие цены.
И тогда пойдет развитие нефтепереработки, поскольку пока монополиям легче гнать сырую нефть. И не только в нефтяной отрасли такое положение дел. Зачем производить тонколистовой прокат, если можно продать заготовку-чушку и на эти деньги купить все что нужно. Это в основном и делают наши металлурги. И это, кстати, негативно влияет на процесс устранения импортозависимости. Монополиям незачем бороться за новые рынки.
Несвободный труд
Еще одним фундаментальным блоком стратегической антикризисной программы должно быть создание новых рабочих мест, простимулированное со стороны государства. Должен отметить, что именно государство разрушило систему подготовки трудовых резервов, производственно-технических училищ. Частный бизнес пока не может (или не хочет) финансировать эту систему. Поэтому большинство активного трудоспособного мужского населения оказалось в частных охранных предприятиях, а дешевая малоквалифицированная рабочая сила привлекается из ближнего зарубежья.
Организация подготовки высококвалифицированной рабочей силы, естественно, должна лечь на плечи государства. Оно же должно обеспечить условия для межрегиональной миграции трудовых ресурсов. Однако правительственные чиновники зациклились на ипотеке, что означает обременение каждой семьи, в том числе и молодой, собственностью на жилье вместо широкого внедрения арендной системы. Такая политика привязывает население к конкретным регионам, стимулирует безработицу в кризисных ситуациях.
Также отмечу, что новые рабочие места не могут создаваться без решения проблем, связанных с монополиями, о которых говорилось выше. Сейчас мы уперлись в то, что у нас нет рабочих мест. И не будет рабочих мест. Ведь что делали те же металлурги? Они гнали на Запад чушки и слябы, они не делали проката. И сейчас они не в состоянии запустить подобное производство, мы здесь неконкурентоспособны даже на внутреннем рынке.
К перечисленным фундаментальным антикризисным мероприятиям следовало бы добавить переход к более гибкой налоговой политике. Налоги должны носить не только фискальный, но и стимулирующий характер. Например, поскольку одной из целей государства должно быть стремление к созданию новых рабочих мест, необходимо было бы путем повышения налогов на природные ресурсы стимулировать развитие фаз переработки. Возможны также снижение или отмена налогов на ту часть прибыли, которая идет на инвестиции. Во всех странах такое есть. Равно как и схемы, при которых на сырьевые товары налоги повышаются, а на высокотехнологическую продукцию снижаются.
Эта политика налогового стимулирования очень важна. Например, я не понимаю, зачем выделяются огромные деньги, в том числе Академии наук, под какие-то нанотехнологии. Снизьте налоги — и сам частник будет вкладывать в нанотехнологии, если они действительно нужны. Подобные проблемы нужно решать с помощью гибкой налоговой системы. Об этом много говорилось еще до кризиса, но воз и ныне там.
----------------------------------------
зы. статья в самую точку. Причем об этом говорилось уже последние 5 лет. "А воз и ныне там" ... так хераль хотело наше гребаное правительство?
