Я знала, что через час должен приехать отец, поэтому мы с Абдули принялись за уборку территории. Мы работали как одержимые, и, по-моему, нам удалось навести относительный порядок. Но когда отец вошел в питомник, на его лице появилось выражение недоумения и отчаяния.
— Что происходит? — спросил он голосом несколько выше обычного.— Ради бога, скажи мне, что случилось?
Осмотрев изгородь, я так и не смогла понять, каким образом шимпанзе выбрались из загона: все дверцы были крепко закрыты, нигде не было ни дыр, ни проломов.
Беглецов я обнаружила почти в самом центре резервата. Казалось, они были довольны, что я присоединилась к ним. Больше других радовался Пух, он ни на шаг не отходил от меня и все время старался залезть ко мне на колени. Мысль о таинственном исчезновении обезьян не давала мне покоя, и вот через несколько дней мне довелось увидеть один из возможных способов их побега. В загоне имелось приспособление треугольной формы для лазанья, которое мы соорудили из молодых побегов гмелины, крепко сколоченных пятнадцатисантиметровыми гвоздями. Одна из перекладин, по-видимому, расшаталась от частого употребления, и Читах пытался отделить ее от основной конструкции. Через четверть часа упорного труда ему это удалось. Пятнадцатисантиметровые гвозди, все еще довольно прямые, торчали по обоим концам планки.
Минут десять Читах и Уильям играли с перекладиной, потом Читах схватил ее, направился к забору и полез наверх, волоча ее за собой. Добравшись до барьера из рифленого железа, он задрал планку вверх и начал манипулировать ею до тех пор, пока ему не удалось зацепиться гвоздем за самый верхний край забора.
Планка служила теперь своеобразной опорой, с помощью которой можно было преодолеть ранее неприступные листы железа.
Читах начал карабкаться наверх, а Уильям, сообразив наконец, что происходит, бросился к нему. Но Читаху не повезло: гвоздь соскользнул с забора и шимпанзе вместе с планкой полетел на землю Но это его не остановило. Он снова полез наверх, волоча за собой перекладину туда, где его уже поджидал Уильям. На этот раз, после того как Читаху удалось зацепиться гвоздем за край рифленого железа, Уильям повис на свободном конце планки. Это придало ей определенную устойчивость, и Читах вырвался на свободу.
В спешке он не стал держать планку для Уильяма, и тот, как ни старался, так и не смог в одиночку выбраться наружу. Меня настолько потрясла увиденная сцена, что я готова была поверить чему угодно. Однако, поразмыслив, пришла к выводу, что стала свидетелем совершенно нового способа побега. В самом деле, трудно было поверить, что Уильям станет держать планку для Энн или Флинта, а те в свою очередь будут помогать ему. Мы починили лестницу, и на следующей неделе никто из шимпанзе не выходил из загона без нашего сопровождения. Но вот однажды утром я снова обнаружила, что загон пуст, а в питомнике творится невообразимый хаос. Все приспособления и лестницы были целы, и я опять не могла найти никаких следов, которые объяснили бы, как обезьяны осуществили свой побег.
И снова мы с Абдули пытались навести порядок до прихода моего отца. Но восстановить все причиненные шимпанзе разрушения было невозможно. Хуже всего, что шимпанзе настежь раскрыли дверцы загона для ситатунг — гордости моего отца, и молодая антилопа убежала. На этот раз отец был слишком расстроен, чтобы сердиться. Он повернулся ко мне и печально сказал: «Ты знаешь, Стелла, нам придется куда-нибудь отправить шимпанзе. Нас слишком мало в Абуко, и мы не можем уследить за ними». Та же мысль, до конца еще не осознанная, все время вертелась в моем мозгу, пугая своей неизбежностью, и я старательно гнала ее прочь, заставляя себя думать только о неотложных повседневных обязанностях.
Как же узнать способ, с помощью которого шимпанзе вылезают из загона? Я приходила в резерват до рассвета и, притаившись, ждала, пока наступит утро, но во время этих дежурств ничего не происходило. Так прошла неделя, потом другая... Все было спокойно, и вопрос о переводе шимпанзе был пока отложен.
Потом у Тины вновь появилась розовая припухлость, и они с Читахом снова стали неразлучны. Большую часть времени Тина проводила теперь в питомнике, возле загона, и мы нередко видели, как Читах пытается спариться с ней через разделяющую их проволочную сетку. Однажды утром, едва я появилась, Абдули бросился ко мне и сообщил, что наконец-то узнал, как убегают шимпанзе. По его словам, Тина взобралась на забор со стороны питомника — это было довольно просто, так как все опоры располагались снаружи.
Потом она ухватилась руками за край рифленого железа и свесилась вниз, образовав тот самый мост, с помощью которого можно было преодолеть барьер.
Читах вскарабкался по проволочной сетке, подпрыгнул, схватил Тину за ноги и полез по ней наверх, к краю забора. Абдули не позволил остальным обезьянам воспользоваться предоставившимся случаем, но Читах убежал вместе с Тиной.
[…]
Несмотря на небольшие размеры, Уильям отличался феноменальной силой и благодаря своим способностям к орудийной деятельности был исключительно талантливым взломщиком. Дверца продуктового прицепа вверху и внизу закрывалась на довольно внушительные висячие замки. Однажды вечером, придя за припасами, я обнаружила, что не могу отпереть прицеп. По-видимому, Уильям пытался открыть замки тонко проволокой, которая сломалась и застряла в одном из них. Другой был забит деревянной трухой от веточек, которые он засунул туда.
Мне удалось вычистить и открыть забитый щепками замок. А второй, с торчащей проволокой, в конце концов сломали, и прицеп три дня был закрыт только на нижний замок. Хотя дверца была сделана из сантиметрового железа и стальной сетки толщиной в полсантиметра, а в центре ее имелась внушительная задвижка, Уильям все-таки ухитрился добраться до припасов. Вот как он этого добился: уцепившись одной рукой за крышу прицепа и повиснув на ней, он начал ступней барабанить по двери, а свободной рукой манипулировать с задвижкой, пытаясь открыть ее. В конце концов это ему удалось. Несмотря на нижний замок, сверху при открытой задвижке образовался зазор. Уильям просунул пальцы и стал тянуть дверь на себя — получилась щель, достаточно широкая, чтобы вставить туда короткую, но толстую бамбуковую палку. Умело работая ею как рычагом, Уильям еще немного отклонил дверцу прицепа и просунул внутрь свою длинную мускулистую руку. Бамбуковый рычаг так и остался торчать из двери, поведав мне о том, как был осуществлен взлом. Однако восстановить картину во всех деталях я смогла лишь спустя некоторое время, когда дверь была уже прочно закрыта на два навесных замка, а Уильям тщетно пытался повторить свой подвиг.
[…]
Расскажу об одной из таких ситуаций, когда Уильям добавил к своему послужному списку очередной подвиг. Я сидела возле очага с чашечкой кофе, шимпанзе кормились на соседнем с кухней дереве. Уильям спустился вниз, а Тина осталась сидеть на ветке. Чайник попыхивал на огне, банка с растворимым кофе, сахарница и чашка с молоком стояли на краю сундучка с кухонными принадлежностями. Уильяму захотелось кофейку. Поглядывая в сторону Тины, он взялся за мою чашку, лукаво стрельнув в меня глазами. Потом, уже не отводя взгляда от моего лица, стал тянуть чашку к себе. Чтобы мой воспитанник так обходился со мной! Я крепче ухватилась за чашку и, сделав большие глаза, сказала ледяным тоном: «Вилли, не смей! Ты пожалеешь об этом, и никакая Тина тебе не поможет». Он почти сразу же отдернул руку и опустил глаза. Я почувствовала, что он разозлился. Не столько из-за кофе, сколько из-за того, что по-прежнему находится под моим влиянием.
Затем он подкрался к очагу и нагнулся, чтобы взять чайник, но при виде пара рот его искривился в презрительной гримасе. Он несколько раз дотронулся до ручки, пока не убедился, что она не слишком нагрелась. Тогда, осторожно взяв чайник и держа его подальше от себя, он подошел к сундучку. В чашку, уже наполненную на треть молоком, он положил две ложечки кофе и четыре ложечки сахарного песка и добавил туда из чайника кипящей воды, перелив немного через край.
Я, не отрываясь, следила за его приготовлениями и буквально лишилась дара речи, глядя на его изысканные манеры.
Чашка была очень тонкой и чересчур горячей. Даже не пытаясь поднять ее, Уильям наклонился и начал строить над кофе невероятные гримасы. «Горячо, Уильям,— сказала я.— Будь осторожен!» Он посмотрел на меня и снова скривил рот. Несколько раз он почти касался губами горячей жидкости, но в последний момент так и не дотронувшись до чашки, отдергивал их. Ему не терпелось попробовать кофе, но он понимал, что напиток еще очень горячий. Тогда он зачерпнул кофе ложкой, поднес ее ко рту и сделал быстрый глоток. Напиток, должно быть, все еще был слишком горячим — шимпанзе непроизвольно вздрогнул и выронил ложку. Я думала, что сейчас он с досады выльет весь кофе, но этого не произошло. Он огляделся, поднял несколько небольших камушков и опустил их в чашку. Откуда шимпанзе знает, что, если бросить в кофе холодные камушки, он быстрее остынет? И если Уильям пользуется этим, то, может, он знает и многое другое? Беспокойные мысли вихрем пронеслись в моей голове. Неужели я, столь близко и долго знавшая Уильяма, так недооценивала его?
Он опустил ложечку в кофе, помешал его и снова попытался отхлебнуть из чашки, но, поднеся ее к губам, почувствовал, что жидкость еще горяча. Тогда он подошел к резервуару, в котором мы хранили воду, набрал полный рот холодной воды, вернулся к чашке и выплюнул в нее воду. Жидкость полилась через край, Уильям быстро наклонился и отхлебнул немного кофе, еще не вполне остывшего, но, по-видимому, подходящего для питья. Затем взял чашку, осторожно подошел к кустам, растущим возле кухни, сел и начал не спеша пить. Я быстро спрятала сахар и банку с растворимым кофе.
Стела Брюер. Шимпанзе горы Ассерик. М., «Мир», 1982.
Звери обследуются, возятся в клиники, при необходимости лечатся, стерилизуются и помимо всего прочего каждый день хотят кушать. Расходов очень много, никакого финансирования не ведется, приюты существуют только на пожертвования томичей. И иногда (практически всегда) средств не хватает. 
