Счастье взаимно, но омрачено чем-то неясным: то ли герой несвободен, то ли он обладает несколько страшными и сказочными свойствами -
Асимметрия с нами случилась,
Асимметрия в дом наш явилась,
Ты кусаешь меня безумно,
Сердце каменное неразумно.
Разожми свою челюсть клыкастую,
Безоружная я, безопасная.
Буду я покорно, услужливо
Твоё сердце из камня выуживать.
Однако напевные есенинско-ахматовские интонации преодолевают все препятствия и создают камерный, уютный мир, где женщина усиленно лелеет своё счастье.
Мне снится твоё дыхание
И запах твой летне-утренний.
Когда твоё тело горячее
Поутру меня баюкает.
Мне снятся шершавые волосы,
Миндальные, на подушечке.
Твои веснушки в голосе,
В припеве босом, в полушуточке...
И всё-таки они очень уж разные, взаимопонимание затруднено.
Не веришь, отводишь глаза,
не веришь в сады серебра.
Не веришь в усадьбу из роз,
в именье из тысячи грёз.
Ни в фей, ни в рубины-цветы.
Не веришь в иные мечты!
Так сложно с тобой иногда!
Терзает немая тоска.
Однако сила притяжения, могущество страсти вновь соединяют наших героев.
Меня волнуют твои руки,
в них запутаться хочу.
Но нестерпима боль разлуки,
впивается в мечту мою.
Сверлит любовь мою шальную
твоя путёвка в никуда.
Забыть мечту, забыть родную
мне не удастся никогда.
Не разлучит нас жалкий опыт, испепеляющий ум.
Теперь ты - мой, я - твой наркотик. Обречены.
Стилистически это никуда не годится, но по силе эмоционального накала очень даже убедительно. Особенно этот декадентский вздох - «Обречены»...
Героиня свято верует, что она, и только она, нужна герою.
Ты стоишь на пьедестале,
Громко музыка играет,
Всё в тебе огнём горит
И о чём-то говорит!
То ли это о мечте,
То ли это о войне,
То ли это горе-знамя,
То ли это радость-пламя,
То ли это просто вздор,
Я не знаю - Бог с тобой!
(...) Не гневи же, право, Бога.
Знай, что я твой идеал...
Но в целом всё хорошо, прекрасно, отлично, шоколадно.
Целуй меня в губы, балуй,
Ты словно снег запоздалый...
Как маленькая шоколадка,
В объятьях твоих украдкой
Я таю, я погибаю,
В желанье твоём закипаю...
Видим, что при всей нежности к герою, куда более взволнованным голосом Васильева воспевает не его, а героиню. Чаровницу-проказницу, румяную блондинку, живущую исключительно яркой, насыщенной жизнью. «Я пою в раю свою песню васильковую!» - задорно восклицает поэтесса. Она чувствует себя существом исключительным и благодарит Создателя за все дарованные (видимо, им?) блага.
За красоту души и чувство красоты
Я благодарна, Боже!
За то, что мне всего дороже!
За то, что я умею целовать
Дыхание гармонии в природе.
Благодарю тебя за всё -
За интуицию, богатую сознаньем,
За голубые янтари
На берегу моих мечтаний.
За запах тмина на полях,
За гениальные картины,
Разосланные по стенам
Моей чарующей квартиры.
За то, что у меня есть друг,
Тот друг, что мне всего дороже,
Тот друг, с которым можно, Боже,
Стихами говорить...
(Многокомнатная «чарующая квартира» существует не только в поэзии, но и на самом деле, в ней сейчас и находится поэтесса под домашним арестом.)
Вообще по большей части героиня поэзии Васильевой находится в эйфории, пусть и изображает время от времени какие-то страдания под дождём. Она верит в этого своего «бога», который любит богатых и здоровых, а не бедных и больных.
Пусть богатые будут богаче,
Пусть разумнее будет удача.
Я болею за золото мира.
Знаю: да, велико и красиво.
Пусть богатые будут учтивы,
Пусть отзывчивы будут, красивы...
Героиня по-язычески поклоняется Солнцу и верует в его могущество. Солнце светит богатым и делает их ещё богаче - это философия, господа!
Солнечный край, солнечный рай,
Солнечно всё, всё неслучайно.
Мы богатеем, быстро взрослеем,
К солнцу всё ближе, дальше от тени.
Дальше от мук, горя и зноя.
Ближе к земле, дальше от роя.
Дальше от роя злых, безобразных
Тварей земных, жестоких, клыкастых...
И с каждым годом крепче машина,
Ведь каждый год - это сверхсила.
Я с каждым годом буду умнее,
Буду богаче, добрее, сильнее...
Не только Солнце, но и сама мама-Родина, убеждена героиня, к ней неравнодушна.
Пахнут ванилью глаза твои,
Волосы вьются ромашками,
Руки твои мохнатые
Греют меня завидуя...
Не покидай меня, Родина,
Счастье моё органичное.
Ванильным будет, сказочным.
Имя твоё постигнуто.
(«Родина»)
Чтобы читатель понял, почему «родина с мохнатыми руками» завидует Евгении Васильевой, книга стихов сопровождена фотопортретами Васильевой в разнообразных позах и нарядах. На двух фотографиях Васильева напряжённо и с явной любовью смотрится в зеркало. Не будем сразу диагностировать самообожание и патологическую самовлюблённость. У нас каждая вторая продавщица считает себя Марлен Дитрих, Ренатой Литвиновой и «Шальной императрицей» в одном лице. (А для кого же тогда, по-вашему, поют Пугачёвы и Аллегровы, работают «Воги» и «Космополитены»?)
Скромность в потребностях, понимание своего реального места на земле - нет уж, это не наш путь. Мы поголовно царицы, императрицы, владычицы морские!
Итак, вот он, внутренний мир вероятных расхитителей государственной собственности. Мы-то, горбом зарабатывающие на жизнь, думаем о них как о чудищах каких-то. Ужасаемся суммами расхищенного. Кричим что-то сколь невнятное, столь и бессмысленное: «Позор!» «Доколе!»
А ведь деньги расхищаются не ради денег собственно. Деньги нужны ради красоты, ради поэзии, ради мечты. У любого расхитителя есть «чарующая квартирка» или домик у моря/в лесу, и там расхититель ждал друга/подругу и был в своих надеждах идеалом человека...
Расхититель - это обыватель, который рискнул воплотить свою мечту!
В голове у них чудовищная мешанина из кино и книг. Они грезят наяву о дивном мире, где поэзия стала нормой жизни, где они, бедные крошки-недоучки, превратились в принцев и принцесс среди жемчугов и рубинов. Где Солнце любит их, и они становятся всё богаче, всё сильнее и всё дальше от «земных тварей жестоких».
И если ради исполнения этой прекрасной мечты надо украсть, солгать или даже убить - найдутся те, кто украдёт и убьёт. Честь, репутация, достоинство - все эти скучные рядовые доблести не в силах притушить заманчивый блеск придурочной грёзы.
Вот и в душе Евгении Васильевой образ прекрасного мира, где можно говорить стихами, как-то ужился с необходимостью трезво проворачивать головоломные финансовые схемы.
Но сквозь «голубые янтари» и «розово-белые сны» поэтесса - правда, только один раз - написала не о выдуманном, а настоящем ощущении жизни.
Серым-серым стало небо,
Серый воздух из пакета,
На пакете надпись «сыр».
Серой плесенью томим.
Ну а серая страна
Серой плесенью полна.
Сверху плесень посочнее,
Снизу голая она.
Серым-серым напишу
На заборе я ему:
«Отчего, скажи, в аду
Плесень чествует страну?»
(«Серым-серым»)
