Грузия, Москва и любовь...После спектакля Данелия в молчании провожал меня домой. Я сидела в машине за его спиной.
- Тебе не дует? - спросил Данелия. Я напряглась. Это не его вопрос.
- В чем дело? - прямо спросила я. Я умела его понимать... Чувствует себя виноватым и метет хвостом.
- Я не хочу снимать наш сценарий, - прямо сказал он.
- Не снимай, - легко отозвалась я. Не скан-далы же ему устраивать. Да это ничего и не даст.
- Я хочу снимать про грузинского вертолетчика, - произнес Данелия.
- Тогда бери грузинского соавтора.
- А ты поможешь?
Он просил меня остаться для работы. В будущем сценарии не только Грузия, но и Москва, и любовь. А в любви женщины понимают больше мужчин.
Данелия пригласил Реваза Габриадзе. Реваз приехал и остановился в гостинице «Россия». Его номер выходил на длинное серое здание, на крыше которого был лозунг: «Коммунизм - это социализм плюс электрификация всей страны». Слова были составлены из электрических лампочек. Днем они были серые, а когда темнело, лампочки включали, и формула Ленина сияла и была видна далеко. От этого фальшивого сияния становилось почему-то депрессионно и безвыходно. И казалось, что сценарий не движется и не окончится никогда.
Ревность и сарделькиМы писали первую часть - высокогорную деревню, в которой живет наш герой. Деревушка - прообраз рая, где высокогорные луга небывалой красоты, красивая и добродетельная девушка играет на пианино, а по лугам бегают дети и с высоты вертолета кажутся цветным горошком. И все это так далеко от коммунизма.
Я сижу за машинкой и стучу как дятел. Резо Габриадзе меня не ценит, и все, что я предлагаю, ему не нравится... Я понимала, что Резо ревнует. Он не хотел делить славу на троих. Он хотел на двоих. Имел право. Я терпела.
У меня разыгрался радикулит - независимо от Резо, сам по себе. Мне было больно сидеть на стуле. Я сидела, будто на раскаленной сковороде... В середине дня мы отправлялись в гостиничный буфет, ели сардельки имени Микояна. Сардельки были соленые, так как в плохое мясо добавляют соль плюс крахмал и, как поговаривали, туалетную бумагу. Итак: боль в спине, бумажные сардельки и хамство соавтора. Мало не покажется.
Однако все кончается когда-нибудь...
Сценарий написан. Наступил новый этап - съемка. На съемку приехал Мкртчян. Данелия нас познакомил.
- Это автор сценария, - представил меня Данелия.
Фрунзик внимательно всмотрелся и сказал:
- Похожа...
Потом подумал и предложил чистосердечно:
- Приходи ко мне в гостиницу.
- Зачем? - не поняла я. Хотя вопрос глупый.
Зачем может молодая женщина прии?ти в номер к мужчине?
- Женюсь, - уточнил Фрунзик.
Дескать, чтобы я не беспокоилась за последствия.
Я посмотрела на него и увидела, что он пьяный и одинокий.
- Не приду, - честно сказала я, чтобы не вводить человека в заблуждение.
Фрунзик не обиделся. Главное - определенность.
Однажды кто-то из актеров ему сказал:
- А почему твое имя Фрунзе? Это же фамилия. Все вдруг сообразили, что Фрунзе - это действительно фамилия легендарного командарма, такая же, как Лазо. Фрунзе Мкртчян - все равно что Петров Сидоров.
Мкртчян выбрал себе древнее армянское имя Мгер. Теперь в титрах значилось: Мгер Мкртчян.
Тогда одни стали спрашивать у других:
- Мгер - это кто?
- Фрунзик, - отвечали сведущие.
- А-а-а... - легко вздыхали зрители.
Имя Фрунзик прилипло к Мкртчяну, приварилось. Не отлепить.
За словосочетанием Фрунзик Мкртчян стоял трогательный, смешной, ошеломительно талантливый армянский человек с тяжелым носом и грустными глазами. Его любили.
Патология талантаПочему-то одних любят, а других нет. Объяснить это невозможно. Но... коллективное мнение, как правило, бывает справедливо.
Фрунзик страдал патологией одаренности - запоями. Он не лечился, потому что, вылечившись от запоев, мог вылечиться и от таланта. Эти вещи взаимосвязаны. Однако кинопленка - вещь беспощадная, она все обнаруживает.
Данелия сделал ему замечание.
- Ты пьяный, это заметно, - сказал режиссер. - Давай договоримся: ты две недели не пьешь ни капли. Я тебя отсниму, а дальше... делай что хочешь.
Через две недели ко мне подошел Фрунзик и радостно сообщил:
- Слушай, я уже пятнадцать дней не пью, так хорошо себя чувствую. Теперь я понимаю, почему бездарности весь мир завоевали...
Я представила себе: в самом деле, трезвые бездарности просыпаются утром, делают зарядку, принимают водные процедуры и, бодрые, жизнерадостные, идут и завоевывают места в Думе.
А похмельный человек просыпается, мучается, страдает печенью и депрессиями. Какая уж там карьера... До туалета бы дойти.
Однажды Фрунзик рассказал мне историю своего друга. Эта история меня поразила.
Друг воевал, был ранен и попал в полевой госпиталь. Немцы поджимали, надо было отступать. В таких случаях тяжелораненых добивали, а тех, у кого были легкие ранения, брали с собой.
Всех, кто был в госпитале, вывели на улицу. Врач шел вдоль ряда, как сам Господь, и решал, кому жить, кому нет. Остановился возле друга. Вглядываясь в нездешнюю черноту волос и глаз, спросил:
- А ты кто?
- Армянин, - ответил раненый. Врач не знал такой нации. Может быть, врач был пленный немец.
- А кто это? - спросил врач.
- Сарьян, - произнес раненый.
О художнике Сарьяне врач слышал. Он кивнул.
- Сароян, - вспомнил раненый. Врач слышал о таком писателе. Кивнул.
- Амбарцумян. Физик, - продолжал раненый.
Он вспоминал наиболее качественных представителей нации. Врач кивал. Но через минуту возникла пауза. Раненый больше не мог вспомнить ни одного известного имени.
«Армяне кончились», - с ужасом подумал раненый...
http://www.kp.ru/daily/26092.5/2992696/ 
